Он смотрел на нее так, как не смотрел до этого ни на одну девушку. Можете назвать это любовью, но когда он вспоминал ее - глаза его становились мутными, черты лица заостренными...

Что-то должно было произойти, и оно произошло. Тяжелые ворота замка рухнули и в багровом свете факелов орда ворвалась внутрь, сметя за считанные секунды редкую шеренгу защитников. Сотни варваров, вливающиеся в доселе неприступные стены Гармельда, растекались по его ночным широким улицам в тишине и молчаливой злобе. Все происходило так внезапно и организовано, что стража на стенах сначала ничего не заметила, а когда один из стражников, вглядывающийся в ночную темень града, увидал мерцающие в лунном свете доспехи врагов, и, чтобы рассмотреть получше, кинул вниз со стены смоляной факел и осветил полностью заполненную воинами Артега улицу, которая тотчас же огласилась диким многоголосым кличем, было уже поздно.

Окраинных стражников атаковали с двух сторон: с поля и изнутри, и пали они в быстрой и яростной сече, унеся сколько можно было вражеских жизней, но для орды это была капля в море. Посадники и другой служилый люд, что по домам сидели, кинулись было на подмогу, но заробели перед видом громады вражеского войска. Одно дело: кочевников со стены бить, когда им до тебя не дотянуться, и уйти отдохнуть можно, а другое, когда вот он рядом и много его, а где твои, и не видать, а за спиной бабы да ребятишки. Нет уж, сами воюйте, а мы за тяжелыми ставнями и заборами отсидимся, авось пронесет. Ан нет, не пронесло. Как только сотни Артега блокировали внутренний дворец, где князь с дружиной укрылся, бросились остатки варваров, аки свора злобных псов, по домам. И много их там погибло, больше, чем при осаде, но ни один дом не уцелел. Где ни копья, ни стрелы против защищающихся не помогали, поджигали подворье и ждали. Что ни себе, так то никому. И была ночь. И настало утро...